В одном из московских городских парков по случаю Дня Конституции проходил концерт художественной самодеятельности. На улицу опускался теплый осенний вечер и парк был полон народу. Концерт был замечательным, звучали песни, выступали танцоры, время от времени на сцену выходили юмористы и сатирики, вынуждая покатываться со смеху своих слушателей. Перед установленной в парке эстрадой находились сидения для пришедших на концерт граждан и гостей города и в этот вечер не было ни одного свободного места. Гостеприимный русский народ по своему обыкновению уступил первые ряды иностранным гостям. Прибывшая на концерт французская делегация не понимала по-русски, но тем не менее с удовольствием смотрела выступления различных танцевальных групп и слушала красивые голоса поющих.
Но каким бы замечательным ни был концерт, он не мог продожаться вечно. Наконец, в наступающих сумерках на освещенную рампами сцену поднялся конферансье и, взяв в руки микрофон, обратился к зрителям:
— Дорогие друзья! Уважаемые жители и гости нашего города! Наш концерт, посвященный Дню Конституции, подошел к концу, но тем не менее по вашим многочисленным просьбам я еще раз приглашаю на эту сцену ансамбль песни и пляски «Кубанские казаки», — конферансье перевел дух и громким голосом объявил, — украинская народная песня «Галю молодая».
Зрители, затаив дыхание, смотрели на выбежавших на сцену танцоров и певцов, одетых в национальную украинскую одежду и обладающих такими сильными и звучными голосами, что у наиболее чувствительных комок подкатывался к горлу и на глаза наворачивались слезы. Песня была просто зажигательная. Граждане, которые смотрели концерт стоя из-за отсутствия свободных мест, начали танцевать, подпевая ансамблю «Кубанские казаки». Казалось, эту песню знали все до единого. Мелодичные звуки двух баянов, звоны бубнов сливались в унисон с поющими голосами и концерт начал превращаться в настоящий праздник.
Руководитель французской делегации Жорж Перье наклонил голову к сопровождавшему группу переводчику Власу Давыдову и, улыбаясь, сказал ему в ухо на французском языке:
— Теперь я понимаю почему вы водку пьете.
Влас удивленно приподнял бровь и посмотрел на собеседника:
— Почему?
— Под такую веселую и залихватскую мелодию и я бы не прочь стаканчик водки залпом выпить, — пояснил Жорж.
Влас согласно кивнул головой и улыбнулся.
— После концерта сделаем, — уверил он руководителя французской делегации.
Песня была длинной и казалось не имела конца, все больше и больше раззадоривая слушателей. Жорж снова повернулся к переводчику и решительно сказал:
— Влас, я хочу знать о чем они поют…о чем повествует эта потрясающая песня.
— После концерта, — отмахнулся Влас, — будет и водка и перевод.
— Нет, Влас, — возразил Жорж, — после концерта все мои соотечественники разбредутся кто куда гулять по городу…а они так же как и я с удовольствием послушают слова…нет, Влас, только здесь… пока мы все вместе.
Влас хотел было возразить и сказать, что слова для русских особого значения не имеют, но песня кончилась и раздались оглушительные аплодисменты. Руководитель французской делегации Жорж Перье не стал терять времени даром и, схватив переводчика за руку, потащил его на эстраду, желая чтобы перевод столь блистательной песни был прочитан в микрофон, с тем чтобы все находящиеся на концерте французы имели возможность его услышать. Конферансье с микрофоном в руке слегка опешил, увидев перед собой иностранца, который что-то с жаром ему говорил на французском языке. Слушатели, едва начав расходиться, остановились, решив что на сцену вышел актер комического жанра, желая на прощание посмешить любимую публику. Замерли на сцене и участники ансамбля «Кубанские казаки», словно чувствуя, что уйдя со сцены они пропустят нечто весьма интересное. Власу Давыдову, вышедшему на сцену вслед за Жоржем, ничего не оставалось как подойти ко второму микрофону и объяснить зрителям, что представители французской делегации, находящиеся на концерте, изъявили желание узнать слова прозвучавшей песни, которая так глубоко затронула их иностранные сердца. Будучи человеком тактичным, Влас негромко перевел сказанное и сидящим на первом ряду иностранным гостям. Французы заулыбались и дружно закивали головами. Публика, не успев подняться, снова заняла свои места. Кое-где начали раздаваться легкие смешки, конферансье заметно побледнел, но быстро овладел собой и широко улыбнулся стоящему на сцене французу. Одна из певиц ансамбля, черноглазая казачка, открепив от своей груди маленький микрофон, подошла к Жоржу и прикрепила его ему на пиджак, понимая что и французский гость изъявит желание что-нибудь сказать. В парке повисла мертвая тишина. Конферансье овладел собой, но дар красноречия самым беспардонным образом оставил его в эту трудную минуту. Он разводил руки в стороны и открывал рот, намереваясь что-то сказать, но понимал, что такое начало не годится и снова опускал руки, таким образом совершая пантомиму некоего пингвина, который молча стоит и машет крыльями. Глядя на растерявшегося конферансье, столь уверенного во время концерта эстрадного артиста, публика нисколько не сомневалась, что это просто юмористическая миниатюра, которую господа артисты приготовили им в качестве сюрприза.
— Эта песня повествует о казаках, — наконец выдавил из себя несчастный конферансье, — надеюсь вы знаете, кто такие казаки?
Вопрос был обращен к Жоржу Перье и профессиональный переводчик Влас Давыдов, стоя у установленного на сцене второго микрофона, приготовился выполнять свою повседневную работу — четкий и безупречный перевод двух людей, ведущих диалог.
— Да, да, конечно, — ответил Жорж, после того как Влас в микрофон безучастно перевел фразу конферансье, — казаки это вольные люди, которые бежали от царской власти в кубанские степи.
— Вы хорошо знаете нашу историю, — натянуто улыбнулся конферансье, с ужасом осознавая, что дар красноречия возвращаться к нему не желает, — так вот…хм..значит.. ну в общем…как бы это сказать, — он снова развел в руки в стороны и снова опустил их, — да…так вот как-то вечером казаки на конях, вдоволь накупавшись в реке Дон, возвращались домой и встретили молодую казачку по имени Галя.
— Какая потрясающая история! — воскликнул восхищенный Жорж Перье, — и что было дальше?
— Дальше…хм…дальше было все, в общем, банально и просто, — конферансье с трудом подбирал слова, — они сказали Гале, что с ними ей будет лучше даже чем с родной мамой… и предложили поехать с ними.
— И она согласилась? — удивился руководитель французской делегации.
— Да, — конферансье пожал плечами, — поверила им и согласилась. Села в телегу, запряженную лошадьми, махнула рукой на прошлую жизнь,- конферансье выразительно махнул рукой, осознавая что если он расскажет эту историю до конца иностранным гостям, то его следующий выход будет не на сцене, а в федеральной службе безопасности.
— Вот это любовь! — Жорж Перье в очередной раз не смог скрыть своего восхищения, — оставить родную мать и броситься за любимым…как в омут…наверное только русские девушки способны на подобный поступок.
У несчастного конферансье наконец появилась надежда, что иностранные гости примут эту версию за окончательную. Он посмотрел на француза, желая показать, что рассказывать собственно уже нечего, но не таков был Жорж Перье.
— Однако, песня была очень длинной, — снова начал настаивать он, — какие события последовали за ее бегством?
Соврать перед таким количеством людей конферансье не сумел. Он виновато опустил голову и глухо ответил:
— Казаки обманули ее.
— Что вы говорите? — Жорж Перье подпрыгнул на месте, — обманули? Все до единого?
— Да, — упавшим голосом подтвердил конферансье.
— Да это же банда! — закричал возмущенный Жорж.
Публика, до сих пор едва сдерживающая смех, наконец не выдержала и легла пластом. Однако конферансье было совсем не смешно. Боясь посмотреть в глаза наивному французу, он горел со стыда. Влас, воспользовавшись паузой, отошел к артистам и что-то сказал одному из баянистов. Баянист кивнул и, сняв с плеч инструмент, ушел за кулисы. Влас вернулся на свое место у микрофона.
— Они ее бросили одну на дороге? — негодующе спросил Жорж,- зная о том, что впереди ночь?
— Нет, — конферансье беспомощно развел руки и вжал голову в плечи, словно желая показать французу, что в этом преступлении он участия не принимал, — они завезли ее в глухой лес.
— Какой ужас! — выдохнул Жорж, — они сделали это намеренно, чтобы несчастная заблудилась?
— Нет, — для конферансье начались муки ада, — они привязали ее к сосне…за косы.
Некоторые из зрителей, находящихся неподалеку от сцены, от приступов смеха не могли дышать. Присев на корточки рядом с сидениями, они держались за животы и катались по земле.
— Привязали к сосне? За косы? — удивлению Жоржа не было конца, — Зачем? Надеюсь, они не собирались ее насиловать всей честной кампанией?
— Нет, нет, нет… что вы, что вы, что-о-о-о вы, — затараторил конферансье, — Галя была невинной девушкой…судя по всему девственницей…изнасиловать девственницу это очень тяжкий грех…казаки никогда не пойдут на подобное зверство и потом…
— Что же они с ней сделали? — перебил рассказчика Жорж Перье.
Конферансье побледнел как мел и, словно приговоренный к смертной казни, каменным голосом ответил:
— Они насобирали сухих веток, положили у ее ног…и подожгли.
Руководитель французской делегации Жорж Перье лишился дара речи. Он повернулся, намереваясь уйти со сцены, чтобы не слышать продолжения, как вдруг перед ним вырос лихой казак с закрученными усами и протянул ему стакан водки и малосольный огурец. Жорж воздел очи к небу и поднес стакан водки ко рту.
— Царствие небесное! — сказал он и, шумно выдохнув, залпом осушил стакан.
Как ни странно, но выпитая водка отрезвила иностранного гостя. Возвращая стакан лихому казаку, он наконец обратил внимание, что достопочтенная русская публика покатывается со смеху.
— Почему эти люди смеются? — спросил недоумевающий руководитель французской делегации, хрустнув малосольным огурцом, — почему у них такие счастливые лица?
— Как почему? — наконец оживился конферансье, — они счастливы, потому что Галя осталась жива…они радуются, потому что все кончилось благополучно.
— Осталась жива? — изумился Жорж Перье, запихивая в рот остатки малосольного огурца, — каким же чудесным образом это произошло?
— Видите ли, — конферансье радостно принялся объяснять иностранному гостю последующие события, — дело в том, что она начала кричать…
— Естественно, — Жорж Перье начал хмелеть, — как тут не закричишь, когда языки пламени лижут босые ноги.
Публику потряс очередной взрыв неудержимого хохота.
— Нет, нет, вы не поняли, — запаниковал конферансье, — она начала кричать, в смысле звать на помощь…и ее услышал один казак…
— В глухом лесу? Он что был неподалеку?
— Ну-у…я не знаю, — конферансье не ожидал такого вопроса и был явно сбит с толку, — может грибочки собирал…
— Вы по ночам грибочки собираете? — полюбопытствовал настырный француз.
Конферансье окончательно растерялся и снова, открыв рот, то поднимал, то опускал руки, вжимая голову в плечи и демонстрируя пантомиму немого пингвина.
— Я н-не знаю, — промямлил он, не зная как выкрутиться из этой деликатной ситуации, — может увидел костер и…и решил подойти погреться.
Жорж Перье слегка побледнел и повернулся к переводчику.
— Влас, — глухо спросил он, — там водки не осталось?
В голову конферансье внезапно пришла блестящая идея.
— Послушайте, месье…и вы, товарищ переводчик, — радостно заговорил он, — давайте сегодня вечером по старому русскому обычаю сообразим на троих, — он повернулся к французу и убедительно сказал:
— Дело не в том КАК он ее спас…дело в том, что она осталась жива…полюбила его и они после этого жили в любви и согласии до самой старости…вот почему так радуются те, кто слушают эту песню, — конферансье указал рукой на многочисленных зрителей, — вы только представьте себе как любят эти люди друг друга, если они могут испытывать такую бешеную радость за судьбу обычного песенного персонажа.
Повисло молчание. Зал притих и все присутствующие молча обдумывали то, что сказал конферансье. К руководителю французской делегации подошла девушка из ансамбля, черноглазая казачка, чтобы отцепить у него микрофон, ибо перевод песни подошел к концу.
— Меня зовут Галя, — улыбнувшись сказала она и, привстав на цыпочки, легонько поцеловала француза в губы.
Тронутый Жорж Перье наконец понял русскую душу, понял, что русские люди просто не придают никакого значения словам и потому веселятся и радуются. Он повернулся к публике желая разделить с ними ту бешеную радость, которая переполняла теперь и его сердце…и обомлел. Зрители, все до единого… плакали.
— Да, — прошептал потрясенный Жорж Перье, — умом Россию не понять!